– Я впервые на вашем форуме и, пользуясь случаем, хотела бы поддержать всю ту деятельность, которая проводит Ассоциация, поскольку до Высшей школы экономики я больше 20 лет проработала на руководящих позициях в крупных международных компаниях и наблюдала последние 11 лет прямую корреляцию между уровнем вовлеченности сотрудников и теми программами, которые мы реализовывали. Конечно, таких программ случился 2-3 года назад в пандемию, эта ситуация стала таким катализатором, насколько компании, корпорации были готовы к подобным вызовам. И это не только важнейший фактор продвижения бренда работодателя, что подтверждают все исследования, которыми мы занимались, но наличие таких программ для сотрудников перестало носить исключительно репутационную составляющую, это уже необходимость
– Я впервые на вашем форуме и, пользуясь случаем, хотела бы поддержать всю ту деятельность, которая проводит Ассоциация, поскольку до Высшей школы экономики я больше 20 лет проработала на руководящих позициях в крупных международных компаниях и наблюдала последние 11 лет прямую корреляцию между уровнем вовлеченности сотрудников и теми программами, которые мы реализовывали. Конечно, таких программ случился 2-3 года назад в пандемию, эта ситуация стала таким катализатором, насколько компании, корпорации были готовы к подобным вызовам. И это не только важнейший фактор продвижения бренда работодателя, что подтверждают все исследования, которыми мы занимались, но наличие таких программ для сотрудников перестало носить исключительно репутационную составляющую, это уже необходимость
Тем не менее, мы находимся в той реальности, в которой находимся, и сейчас мы понимаем, что с одной стороны у нас увеличилась потребность в социальных инвестициях, в поддержке социально уязвимых слоёв населения. И здесь речь идет не только о сотрудниках – это и местные сообщества, за которые крупные корпорации отвечают, в частности Росатом. Немногие знают, что в периметре ответственности Росатома находится не только сотрудники корпорации, а 2 миллиона жителей в системообразующих городах. Если задуматься, то 2 миллиона – это население целой страны, и у Росатома есть обязательства перед всеми этими людьми. Сколько необходимо в это инвестировать?
– Конечно, запрос в условиях нынешней ситуации вырос, но с другой стороны – ресурсы, которыми обладает даже очень крупный бизнес, особенно с учётом ухода западных компаний, очень ограничены, и в этой ситуации как раз и возникает вопрос о новых подходах. На питерском экономическом форуме я участвовала в сессиях с очень хорошим названием – «Перезагрузка». С моей точки зрения, в эту перезагрузку должны быть вложены несколько факторов: первый – это переход от разовых акций к системной сложной долгосрочной работе. Если мы посмотрим статистику, то очень многие россияне ну хотя бы раз в жизни участвовали в какой-то волонтёрской социальной инициативе, это около 70%. И только каждый пятый из этих 70% делали это повторно, работая над какой-то проблемой. Другими словами, у нас нет последовательности, системности в подходе к решению социальных проблем, и одна из больных точек в том, что мы не умеем оценивать эффективность наших социальных инвестиций, а в условиях ограниченных ресурсов мы должны эту оценку проводить, мы должны не только знать, но и эффективно использовать эти знания. Очень мало компаний, очень мало спонсоров, очень мало НКО, которые используют методики оценки социальных инвестиций. Если бы мы умели оценивать эту эффективность, то мы могли бы, во-первых, приоритезировать эти инвестиции, а во-вторых, мониторить и наблюдать не количественные, а качественные изменения в обществе, на которые, собственно говоря, эти инвестиции и направлены.
– Я была спонсором много лет, и, честно говоря, не важно, какое количество мастер-классов вы проведёте, сколько тренингов – гораздо важнее, что на выходе вы получите, какие социальные проблемы вы решаете. Нужно понимать, что многие проблемы не могут быть решены ни за год, ни за два. Это долгосрочная большая работа.
Приведу пример из практики. Работая в Coca Cola, мы проводили большую работу в течение 11 лет по социальной адаптации выпускников детских домов. Мы занялись этой проблемой потому что осознали, что, несмотря на колоссальные инвестиции, которые мы делаем в детские дома, только 10% выпускников адаптируются к социальной жизни. Это страшная цифра! Все остальные пропадают, садятся в тюрьму, становятся наркоманами. Уже 11 лет назад мы говорили, что надо работать с этими ребятами на выходе, и как только они попадают в детские дома, в течение всего периода через наставничество, через интеграцию в семьи, нужно их готовить к взрослой жизни, давать им ту самую «удочку», а не «рыбу», к которой мы чаще всего прибегаем.
Мы изучили статистику, проанализировали отчеты тринадцати НКО, работавших в этой сфере. В основном они отчитывались по количественным показателям, и я попросила их дать нам конкретные показатели, хотя бы в отдельно взятом городе, в отдельно взятом регионе. И, благодаря этому подходу, мы увидели, поменялись эти 10% или нет. Мы столкнулись с колоссальными проблемами. Так, оказывается, в нашем государстве нет средств на экспертизу и мониторинг дальнейшей социализации выпускников детских домов, а это необходимо для понимания, что как складывается их жизнь после того, как они покидают стены этих учреждений.
Другими словами, возвращаясь к тезису проблемы оценки эффективности, у нас качественная оценка пока на очень низком уровне, и с этим надо работать.
– Если говорить о стимулах для вовлечения большего числа компаний в деятельность по созданию программ благополучия, о необходимости раскрывать информацию о тех программах, которые уже реализуются предприятиями, тут опять мы сталкиваемся с тем, что чаще всего бизнес подходит к этому раскрытию как к репутационной коммуникационной модели. У нас до сих пор не существует единых стандартов раскрытия этой информации, чтобы была возможность оценить эффективность социальной политики компании, в том числе и внутренней.
Я сама была удивлена, когда обнаружила, анализируя международные рейтинги, на которые мы так долго были ориентированы, значение S – социального фактора в ESG весит больше чем значение G и даже больше чем значение E, а вы понимаете, что эти рейтинги влияют на капитализацию компании, на доступ к дешевому финансированию и многое другое.
– Если бы мы научились грамотно оценивать качественные показатели, и у нас была бы правильная методика раскрытия информации о социальных инвестициях, чтобы там не было, никакого гринвошинга, тогда это могло бы влиять на финансовые показатели компаний, и это значит появилась бы реальная возможность стимулировать компании инвестировать в социальные проекты, в том числе и в своих сотрудников, для получения от этого бизнес-дивидендов.
Но пока корреляция у нас не прослеживается, и тут хочется опять же вспомнить об ответственном финансировании и привести в качестве примера РЖД. Они стали первыми, кто выпустил социальные облигации. Вот если бы эта практика была не разовой, как у нас это происходит, а постоянной, это также можно было бы расценивать как финансовый стимул для социальных инвестиций компаний, в том числе и в те программы для сотрудников, которыми занимаются компании, представленные здесь.
– На какой еще важный момент я бы хотела обратить внимание, когда мы говорим о перезагрузке. Я считаю, что НКО – это ключевой элемент работы корпораций в сфере социальных инвестиций, и мы в России, должны, наконец, изменить отношение к этому сектору. Нам нужно перестать относиться к ним как к подрядчикам, а начать воспринимать их как консультантов, экспертов, прислушиваться к их мнению.
Как пример: мы в Coca Cola инвестировали в людей с ментальными особенностями. Вы же понимаете, что компания, которая умеет выпускать безалкогольные напитки, не может знать и понимать, как работать с этой очень сложной категорией. И, конечно же, мы опирались на экспертизу людей, на врачей, на психологов, на педагогов, которые работают в этой сфере всю жизнь. И вот этого отношения к НКО как к экспертам, разбирающихся в проблеме, которую компании хотят решить с помощью социальных инвестиций, нам очень сильно не хватает.
В то же время я не хочу идеализировать состояние сферы НКО, поскольку я считаю, что этот сектор, так же, как и бизнес, должен научиться раскрывать информацию. Так, организация «Социальный навигатор», которая проводит исследования в этой сфере, опубликовала данные, что из 35 000 некоммерческих объединений, зарегистрированных на сайте Минюста, только 10000 раскрывают информацию о том, куда они тратят собранные средства. Это очень низкий показатель, и он не сравним с аналогичными показателями в других странах. На мой взгляд, это говорит о том, что люди в России не доверяют некоммерческому сектору, и это огромный барьер для того же фандрайзинга. Мы привыкли, что в качестве спонсоров выступают крупные корпорации (спасибо им большое за это), но во всём мире основные доноры – это частные фандрайзеры, которые инвестируют в некоммерческие организации, либо через некоммерческий сектор в решение конкретных социальных проблем. И вот этот канала у нас тоже, к сожалению, не выстроен из-за недоверия людей к некоммерческому сектору. Поэтому, нужно, чтобы НКО научились раскрывать информацию, отчитываться, применять бизнес-навыки, которые необходимы для этого. И я призываю корпорации помогать некоммерческому сектору развивать эти бизнесовые скиллы, для грамотного представления отчётности. Кроме того, нам важно принять, что в НКО тоже должны быть достойные зарплаты, чтобы туда шла молодежь. Пока, увы, для талантливой молодёжи – это не очень привлекательный сектор, и кадровая проблема в НКО крайне актуальна сегодня.
– Как представитель академического сообщества, хочу остановиться и на профессиональной подготовке кадров. Если мы посмотрим атлас будущих профессий, то обратим внимание, что треть будущих профессий связана с социальной сферой. Мы все понимаем, что население стареет, и в этом нет ничего плохого, мы просто должны быть к этому готовы. В развитых странах – это огромный большой рынок услуг для людей, которые хотят жить качественно, будучи в возрасте. А в России в образовательных учреждениях пока не готовят социальных работников, не существует профстандартов. Возьмём хотя бы профессию «Сопровождение трудоустройства инвалидов». Такой профессии нет, а необходимость трудоустройства инвалидов – есть, с учетом того, что у нас огромное количество трудоспособных инвалидов. Это как пример. И подобных направлений много. Я убеждена, что такие профессии должны быть, потому что, когда они будут присутствовать в реестре того же Минтруда, появится и статус у профессии, и перечень компетенций, которыми должны обладать эти люди, и та же молодежь потянется в социальную сферу. Сейчас для них это не очень привлекательно.
– Хочу пожелать всем, несмотря сложную международную ситуацию, всё-таки не прерывать международные контакты в гуманитарной социальной сфере, потому что это фактически чуть ли не единственная тема, которая может остаться в нашем диалоге, в обмене информацией, контактами и лучшими практиками!
